©Россия – далее везде
Публикуется с разрешения автора
Снебападение
* * *
«...Кто остановится, будут звать Николаем,
Если иначе — просто проедет мимо..."
Игорь Белый
Время дождливой Чудью, собачьим лаем,
Гроздью бузинной дразнит... Ловлю на имя.
Кто остановится — будут звать Николаем,
Если иначе — просто проедет мимо.
…Частой решеткой окон пугал прохожих
Город семи окраин — моя столица.
Сколько их было — стремительных, толстокожих,
Бедных, упрямых, тех, на кого молиться
Право не грех для неопытной проходимки.
Имя свое ни за что тебе не открою!
Можешь гадать по родинкам, лапать льдинки,
Не догадаешься — стану тебе сестрою,
Верной и неревнивой, такой хорошей,
Лучше собаки, лучше любой служанки.
Славно тебя женю и уйду порошей,
Зимним распутьем, куда-нибудь в содержанки.
Думай вернее, милый, смотри на ощупь,
Пробуй меня на вкус — какова отрава.
Если узнаешь, сгинешь синицей в ощип —
Тихо зайду за плечи и стану справа
И никогда тебя уже не оставлю,
Хоть разбивайся всмятку, хоть лезь из кожи.
Все пережду — поцелуи, побои, травлю,
Буду проклятой, но и любимой тоже.
Часто ли помним, милый, чего желаем?
Пользуйся случаем, рви от Москвы до Рима!
...Кто остановится, будут звать Николаем,
Если иначе — просто проедет мимо...
09.01
* * *
«Я непристоен? Нет, я непреложен».
А. Жестов
Непросто прорасти слова насквозь,
С границами души соприкасаясь,
Когда ладони вместе, судьбы врозь.
Когда следы читаешь, опасаясь
Остаться не при ложе — при ноже,
Давить на жэ, мажоров развлекая.
Шагнуть под дождь с душою неглиже,
Связать себя с каретой вместо Кая.
Ты неприкаян. Герда так горда,
Что третий год идет искать налево.
Залог непогрешимого труда
Оставит Ледяная Королева.
У Города долгов — как голубей,
Остынь, кому ты нужен нераспятый.
На паперти вокзала Всех Скорбей
Болтаешься оторванной заплатой.
Не заплатив, не скатишься с ума.
Дорожная сума небес дороже.
Забудь любовь! Тогда она сама
Придет согреть твое пустое ложе.
Ты непреложен — значит не при лжи…
09.98
Баллада на счастье
Тикки Шельен
Фрисосоя Херблюм и Кондратий Катетер
Поженились вчера в ресторане «Дельфин»
Их свидетели были старуха и сеттер,
А венчал молодых одноногий раввин.
За счастливый союз гости били бокалы,
За счастливый развод самовары вина
Выпивали, пока Фрисосоя икала,
А смущенный Кондратий жевал каплуна.
Ждал их брачный чердак над каморкой портного
И насущный сухарь, неподзубный коню.
Местечковый амур — им не нужно иного,
Чем на плоскость доски расстелить простыню.
И от счастья они полетели наверно
В сладкий миг, над над холмами горбов бытия,
Над костяшками крыш, над гостиницей скверной,
Над чугунной решеткой шального литья.
Если жаждет рука пулеметной гашетки,
По проспектам и паркам ты бродишь, угрюм —
Погляди, как на облачной белой кушетке
Обнимает супруг Фрисосою Херблюм.
06.02
В ритме джаза
Яру Маеву
Рельсы, колеса, набат колокольчика…
Рожи на стуже попробуй, покорчи-ка!
Спит в рюкзаке книжка Януша Корчака.
Выбор дверей — up to you.
Сумма сумятицы, времечко смутное.
Чтобы сберечь достояние скудное,
В дом заведи одеяло лоскутное —
Пусть обеспечит уют.
Пили не чай, потому и не чаяли,
Как обручились, жалея, скучая ли.
Случай за случай — и взгляды отчалили —
Шелковый Путь по пути.
Портя портреты потеками памяти,
Просим тепла, будто грошик на паперти.
Снег на губах не успеет растаять и
Время — от двух до пяти.
Черный проспится, седой перебесится,
Мальчик ладошкой достанет до месяца…
Зябкий подъезд, запотелая лестница,
Серый рассветный зевок.
Точка в лирических многоугольниках,
Боль от балды, болтовня о покойниках…
Сонный троллейбус застоплю в Сокольниках —
Тару для старых тревог.
Утренний город за окнами тянется,
Гасит фонарики, солью румянится.
Было ли, не было — что нам останется?
Клочья оборванных фраз…
Дым коромыслом — до звона, до копоти,
Шелковый Путь, по которому топать и
Джаз в переполненной радостью комнате,
Добрый, стареющий джаз.
02.99
Баллада о дали
…Ночь сдала документы на первом посту.
Часовой записал, примеряясь к листу,
«Клички — Нюкта, Геката, Астарта, Ассоль;
Возраст — черт его знает…». Он срезал мозоль
От дубинки на пальце корявой руки
И отправился спать, наплевав на гудки
С трассы — мимо ползли грузовые гробы
И водитель, стряхнув папиросу с губы,
Матерился — какая вокруг красота.
В кольцевой деревушке с макушки креста
Надрывалась ворона с разбитым гнездом.
Лаял пес, охраняя непроданный дом.
На продажу старуха пекла пирожки,
Её сын спал в подвале, зарывшись в мешки,
С-под картошки, забытые прошлой зимой.
Её внук из Чечни возвращался домой,
Но застрял в Ленинграде у бляди, дурак.
Брысь-котенок забрался в рабочий барак,
И мурчал безмятежно, угревшись в ногах
У девчонки-ткачихи под сонное «вах»
Кобеля-инвалида подпольной войны.
Медсестра улыбнулась обрезку луны,
Разобрав инструменты под первый аборт
За сегодня. Подлодка покинула порт,
Обещая вернуться в грядущем аду.
Запоздалый троллейбус ушел в Катманду.
Ночь взглянула на свет, ночь открыла глаза —
Время мерно качалось вперед и назад.
Ночь укрылась истрепанным серым платком,
И… исчезла, как лед под чужим каблуком.
Злое утро, зевая, глотнуло пивка,
Осмотрелось и тоже рвануло в бега.
Время вышло в кусты, день встряхнулся, как пес
И навстречу чему-то понесся, понес
Сумасшедших, цивилов, святых и воров,
Безнадежных свиней и кошерных коров,
Крыши крашеных башен, вокзальное дно
Всех на свете живых и тебя заодно.
И газетным клочком на неверном ветру,
Ты кружишься, шурша, между «жив» и «умру»,
С неумытых небес на асфальт голубой,
И обратно туда, из отбоя в прибой.
Почтальоном печали, чудным голубком
Ты паришь над страной непечатных икон.
Так вперед, моя радость, врезайся в рассвет,
Засыпая в Крыму — просыпайся в Москве!
Не считая швыряй, ошибайся, спеши
Не страшась — притаилась у края души
Ночь.
09.00
Шоссе Экклезиастов
Город скалит светофоры и считает этажи,
Пропитались потом поры беспорядочной души.
Три рубля кладу на ребус с офигительных высот —
Не везет меня троллейбус, потому и не везет.
Зря фингалами Фортуны засветили фонари —
Я сегодня самый лунный нелюдимый фаворит
Фата-Мурки, бес балластов, вертухай-веретено,
На Шоссе Экклезиастов пью шаманское вино.
Как играют под руками камни Кабаллы-горы!
Дорожили дураками доктора да топоры —
Просадили, отсидели, продались за пятачок…
Погляди — танцует в теле ханукальный мой волчок,
Жжет по жилам, режет кожу, выжимает антраша,
Оживает желтой дрожью блажь — жидовская душа.
Балалейка, таратайка, колыбелька и коза…
Эх, лети, моя нагайка, прямо милому в глаза!
Снежной бабушкой растаю, сучьей спичкой догорю.
Раз тебе родиться к раю — мне прорваться к сентябрю.
Позади несчастный случай, впереди ночной горшок.
Красным днем в кленовой куче поищи меня, дружок!
01.01
Майн таере
Дедушке Хаиму Батхану
Как было б славно — в тоске овечьей смиренновзорой
Стоять с мальчишкой едва усатым под балдахином
И слушать робко, как старый ребе благословляет
Постель и крышу и путь совместный и плод во чреве…
Ходить пузатой, задрав носишко до синагоги,
Мурлыкать баю, мой сладкий мальчик, все будет баю,
Сновать до рынка за белой курой, стирать на речке,
Мечтать о боге, вертя рубашку в огрублых пальцах,
В канун субботы зажечь с молитвой сухие свечи,
Рыдать о чуде над смертным жаром у изголовья,
Рожать по новой, не слушать мужа, что Палестина —
Растет наш Идл, ему на Пасху уже тринадцать,
Пора невесту искать, а в доме ни коз ни денег…
Что будет дальше? Гешефт для бедных, погром, холера,
Тугая старость, в подоле зерна, в постелях внуки.
Играет скрипка, танцует память на мокрой крыше,
Кружится вальсом сестер и братьев народа штетл.
Твой дядя Нойах давно отправил ковчег завета
По сонным водам куда подальше… Шалом, приплыли.
На черта в печке, ни богу свечки, ни теплой халы,
Ни уголечка под новым домом, ни «комец-алеф».
Для новых юде Ерушалаим, для старых — кадиш
На ленинградском сыром кладбище обезлюделом.
Но где-то рядом на грани слуха играет скрипка
Узор вальсовый, три такта сердца. Как было б славно…
03.03
* * *
Альде
Говорила мне мать — не ходи за водой,
Мол, обманет река и утянет на дно,
Станешь черной землей, станешь горькой рудой
И узнаешь все то, что узнать не дано.
Но манила меня глубина синих струй,
Тишина камышей, беспокойная даль…
Ведра ждут на песке будто псы на пиру,
Над моей головой — ключевая вода.
Что вчера потерять, что сегодня беречь,
Что нашарить рукой в пустоте ледяной?
Говорили, молчанье дороже чем речь,
Все родные не стоят свободы одной.
Птичье сердце таится под шкурой угря.
Лодка движется к цели волнам вопреки.
Стану желтым горючим зерном янтаря —
Может, кто-то меня подберет у реки.
04.00
Ре-патриация
«…Я вернусь. А когда я вернусь?...»
А. Галич
Я вернусь? Я вернусь. А куда возвращаться потом,
Ностальгия не мест, но событий, созвучий, союза.
Я вернусь… Где мой город? Где царский, где девичий дом?
Где парад площадей? Где червонное золото блюза?
Кто подаст на прощанье — не хлеба, а вечной любви,
Сохранит на груди фотографию в желтом конверте.
С остановки трамвая продует в ушко «се ля ви»
Серый ветер, заложник своей кочевой круговерти.
Только пыль подворотен, парадные злые замки
Да душок нищеты — не ищи адресов и знакомых.
Чьи-то дети на лысом асфальте, ломая мелки,
Расписали сюжеты от ломки, инфаркта и комы
До добра на двоих, на троих, на скольких повезет.
Вот уют, пять углов и бессмысленный поиск шестого.
Начинается сон. Сладко кружится сказочный зонт.
И манчжурит шарманка, шепча: время тронется снова.
Кто поверит? Хоть раз окунувшись в Неву,
Кто войдет в эту маслено-мутную, стылую воду,
Присягая на верность гранитному дохлому льву?
Были проводы вон. Грохотали по рельсам подводы.
Колыбели квартир, лабиринты бездонных дворов,
В Петропавловске полночь, диндон, позывные куранты.
Раз под грузом тельца развалился отеческий кров,
Блудный брат, верный брат мы с тобой наравне эмигранты.
Я вернусь! С самолета, как есть, второпях
Позабыв прикоснуться губами к сырому бетону у трапа,
В город пламенных флагов и белых посконных рубах,
Где творят корабли, и слова выбирают, как рапорт,
Точный, вечный доклад о любви...
Я — вернусь?
04.02
* * *
Война за вонью, бред за братом,
За кровом кровь, вода за льдом,
Так между небом и набатом
Кочует шут из дома в дом.
Вокруг враги, венки, вериги,
Дороги редкие горьки,
Громки приветственные крики,
Робки рябины у реки…
Ступай себе, как пес за паствой,
Не вышел шилом — бей челом.
Взамен занюханного «Здравствуй»
Шестиугольное «Шалом».
Груба к рабам Гиперборея —
Швыряет прочь, не раздавив,
Не разобрав — жида? еврея?
В обитель лета, Тель-Авив.
Уроду родина не рада.
Шипит паук в тени тенет:
— Зря родом был из Ленинграда —
Его теперь на карте нет!
Знай свой шесток в шестой палате.
Не путай спьяну быль с бельем.
Сполна паленой плотью платит
Дурак в отечестве своем.
Читай следы, следи за верой —
Хвостом единым жив кобель…
Горит звезда и город серый
Не спит, качая колыбель.
09.99
* * *
Морозятнику
Спит облезлый барбос в одеяле бурьяна.
Слева скалится дом этикеткой «Джаз-клуб».
У портвейна вкус осени — терпкий и пряный,
А любовь — лишь шершавость обветренных губ.
Ты качаешь луну в колыбели квартала,
Я смотрю на асфальт цвета мокрых волос.
Осовелый трамвай потянулся устало,
Уползая во тьму, брызнул искрой с колес.
И, даруя покой от дневных фанаберий,
Ночь на улицы льет фиолетовый йод.
Мы остались одни, город запер все двери,
Остановим часы — пусть никто не войдет.
Да минует нас смерть, бог, война, все иное —
Нам на клавишах крыш дождь играет романс!
Но смотри — по Неве на кленовом каноэ
Лето в звоне листвы уплывает от нас…
09.98
* * *
Переменная памяти — день.
Уравнение пиков и впадин.
Уплотнение плоти. Надень
Ожерелье живых виноградин
Ради бога, которого нет
В этом городе, пьяном от пота
Пролетариев. Клац кастаньет
На плацу, где парад поворота
Умножает Гренаду мою
На аккорды ура-алилуйя.
Я — солдат в неизвестном строю,
Жду прицел твоего поцелуя.
И неважно, когда догорим,
Растворяясь в небесном осадке —
Все равно а-и-б алгоритм
Гарантирует скорость посадки
У кремлевских курантов. Отбой
Первой полночи нового года.
Я еще не прощаюсь с тобой,
Это просто плохая погода.
Снег за снегом. Январь наяву.
Сами сумерки неотразимы,
Но прозрачны, пока я живу.
...В забытьи зачинаются зимы...
12.01
Снебападение
Я — дворник, поскольку стою во дворе,
В асфальтово-серой сырой конуре,
На знамени шавка, в ладони метла,
Небесная крыша для взгляда мала,
И все, что бывает, под шорох «проснись»,
Сквозь звездные щели ссыпается вниз:
Вчеравтрашний снег, послезавтрашний пух
Перин, из которых мы вышибем дух,
Пыльца штукатурки, шнурки от сапог,
Сушеное слово, которое бог,
Холодные искры от слова «согрей»,
Страницы из книжек и календарей,
Каких-то никчемных часов чешуя,
Минута любви совершенно ничья,
Окурки фантазий на лестничных кле…
Ладонный рисунок в оконном стекле,
Резоны собраться, начать и дружить,
Измятый билет на вокзал ностальжи.
Я дворник, поэтому мусор дворю,
Сгребаю осыпки и вместе горю,
Но в час, когда мусор со мною горит,
Чудесная птица над небом парит,
В засыпанной, сонной, соленой Москве
За дымом она поднимается… Вверх.
03.03
Поэма Иерусалима
Страну на союз и предлог не деля,
Полжизни пропью за пургу миндаля,
За шорох в туманном проеме
Ореховых фантиков. Кроме
Таких же как мы, обособленных сов,
Кто сможет прокрасться по стрелке часов,
В полдня с февраля до июля,
Метель лепестков карауля?
Слепительный дым сигареты задув,
Попробуй, как пахнет истоптанный туф.
В нетронутой копоти свода
Смешались дыхание меда
И крови коричневый злой запашок
И масел святой разноцветный пушок
И скука нечищеной плоти...
Выходишь на автопилоте
По Виа... короче по крестной тропе,
Туда, где положено оторопеть
У нового храма — остова,
Где брошено тело христово
(на деле обветренный купол камней,
овал колокольни и звезды над ней
внутри полутень и глаза и
все свечи дрожат, замерзая
в подвальном сырье вековой суеты
снаружи торгуют землей и кресты
за четверть цены предлагают)
Пока аппараты моргают,
Фиксируя, можно по чьим-то следам
Спуститься туда, где обрушился храм
И стены глядят недобито,
Мечтая о сыне Давида,
Который возьмет мастерок... А пока
Бумажки желаний пихают в бока,
Чужие надежды и цели
За день забивают все щели.
Ночами арабы сгребают в гурты
Кусочки молитвы, обрывки беды
И жгут, отпуская далече
Слова и сословия речи.
В любом переплете до неба рукой
Подать лучше с крыши — не с той, так с другой.
Под тенью небесного свода
Вино превращается в воду,
Как только захочешь слегка подшофе
Промерить бульвар от кафе до кафе.
На запах кунжутовых булок
Заходишь в любой переулок.
Хозяин пекарни, худой армянин
Положит в пакет полкило именин,
Щепоть рождества и до кучи
Поллитра душистой, тягучей
Ночной тишины на жасминном листе
Немного отпить — все равно, что взлететь
В сиянии звездных шандалов
Над крышами старых кварталов.
В такую весеннюю круговороть
Мне хочется душу по шву распороть
И вывернуть — вдруг передурим
Петра с Азраилом под Пурим.
Медовой корицей хрустит гоменташ,
Шуткуется «Что ты сегодня отдашь,
За то, чтоб Аман, подыхая,
Не проклял в сердцах Мордехая?»
Хоть пряник и лаком, но жить не о ком.
Холмы за закатом текут молоком,
Туман оседает на лицах
Единственно верной столицы,
Сочится по стенам, по стеклам авто,
Под черными полами душных пальто,
Струится вдоль спинок и сумок.
Такими ночами безумно
Бродить в закоулках пока одинок —
То тренькнет за домом трамвайный звонок,
То сонные двери минуя,
С Кинг Дэвид свернешь на Сенную.
У моря погода капризна и вот
Унылый поток ностальгических вод
Смывает загар и румянец.
Пора в Иностран, иностранец —
За черной рекою, за черной межой
Ты станешь для всех равнозначно чужой,
Пока же придется покорно
В асфальте отбрасывать корни.
Ведь сколько ни ходишь, за пятым углом
То Витебск, то Питер, то Ir hа Shalom,
Короче участок планеты,
Где нас по случайности нету.
Такая вот, брат, роковая петля —
Полжизни продав за пургу миндаля,
Вторую ее половину
Хромаешь от Новых до Львиных
Бессменных ворот, обходя суету,
Собой полируя истоптанный туф.
На улицах этих веками
Стираются люди о камни.
08.02
Баллада о не будет
Ум за разум зашел и дразнится.
Был ли, не был – какая разница.
Мне уже никогда не снится,
Как, играя кнутом, возница,
Важно правит тропинкой робкой.
Стаи яблок висят над тропкой.
Выше звезды, наморщив лобики,
Смотрят в землю. Да, здесь не тропики.
Но орехи, ежи и паданцы,
Танцы-шманцы на фоне пятницы,
Даже можно в обход традиций
Прыгать в море с обрыва птицей.
Стремный парус на горизонте.
Чей-то профиль и чей-то зонтик.
Спорят мальчик в фуражке с кантиком
И малышка – губешки бантиком...
Коктебель, колыбель, балагула –
Если б помнила – днями плакала.
Но не была.
08.03
Крестоносцы у стен Венеции
Контур храма явился в полдень,
Белый купол в седой дали.
Боже правый, то Гроб Господень!
Неужели? Ура! Дошли!!!
Не стыдясь живота пустого,
Рваной юбки, худых лаптей,
Полз последний поход крестовый —
Десять тысяч святых детей.
Где бретон-, где британский говор,
Где немецкий чудной басок,
Итальянский потешный гонор,
И латинский сухой песок.
Орифламма в руках девчонки —
Златостенный Ерусалим.
Отче наш, для чего нам четки?
Мы молитвы шагами длим.
Выбирая глухие тропы
Корку хлеба зажав в горсти,
По полям, по пыли Европы
Мы идем, чтоб тебя спасти.
Море ляжет под ноги пухом,
Гибкой веткой поникнет сталь.
Царство божье для сильных духом,
Кроме тех, кто в пути отстал
Или спит на чужой землице.
Остальным и вино и хлеб.
Римский папа начнет молиться,
Белый агнец придет во хлев.
Валом рыба повалит в сети,
Станет девой любая блядь.
И никто ни за что на свете
Не посмеет тебя распять!
…Спелой гроздью повисло знамя,
Солнце шпарит поверх голов
И архангел парит над нами,
Будто Гамельнский крысолов.
07.01
Белокурой от Белорукой
посмертное письмо
Как оно было? Пыльно и больно.
Ладан неладный. Любовь — табу.
Райской рассадой цветет привольно
Белый терновник в твоем гробу.
Стерва, сестренка, шальная сука!
Меч в нашей спальне покрылся ржой.
Ты пролетела стрелой из лука
В сердце. А я прожила чужой.
Тенью от тени, глотком из чаши.
Прокляты бедра мои и стан.
Прокляты ночи — мои и ваши.
Только тебя и любил Тристан
Шелком по коже — как я любила,
Взглядом по взгляду — как я могла.
Будто бутылку судьба разбила.
Ваши осколки, моя метла.
Боже, за что мы случились схожи?
Разное семя — одна трава.
Даром мы обе делили ложе,
Ты — королева и я — вдова, —
Равно бездетны. Ни сна ни сына.
Сок винограда ушел в песок.
Знаешь, как больно в ладони стынет
Сморщенный, тусклый, пустой сосок?
Завтра, на небе, грехи отринув,
Богу перчаткой швырну вину —
Коего черта, мешая глину,
Вместо двоих не слепил одну?
Здесь, в средисмертье — прости навеки.
Ты не другая и я не та.
Имя от имени, лист от ветки.
Изольда — зеркало изо льда.
08.00
Баллада о небесном притяжении
У полночи бывает время Ч.
Стихает все — звонки, соседи, дети.
Спадает снег — один на целом свете.
Болтаются в несолнечном луче
Какие-то нескромные детали —
Белье, былье, куски, огрызки фраз.
Я у окна сижу. В который раз
Прельщают глаз невиданные дали.
Спадает снег на мокрые пути,
На ржавые вчерашние вагоны.
Фонарные унылые колонны
Стремятся вдаль стоически светить
Попутчикам, ворам, проводникам,
Начальникам стремительных составов.
Железный скрип изношенных суставов
Со стоном откликается гудкам.
Мелькают вдоль и улетают в даль
Холодные пустые полустанки.
Стоят станки, как сталинские танки
В разбитых корпусах. Моя медаль
Светло горит в бессон-бездонной сини.
Метели незаметно замели
Следы людей на ломтиках земли.
Все стекла заволакивает иней.
Едва дохнешь — и видишь: протяжён,
Протяжен, тяжек путь. Платформы, кроны,
Балконы, двери, длинные перроны,
Места для постовых детей и жен.
А я хочу туда, где жрет жара
Все краски, кроме алой и белёсой,
Где драгоценны утренние росы,
И дороги скупые вечера
За медленной беседой. В темноте
Мешаются шаги, слова и лица.
Пустынный лев, безжалостный убийца,
И маленький бродяга коростель
Велят одно — рвануть на кобуру
Привычную послушливую руку
И караулить ночь, ловя по звуку…
Но звуки унимаются к утру.
Да, я хочу туда, где снег блестит
На выпуклых краях застывшей лавы,
Где бродят невозможные жирафы,
Хрусталь озер любому взгляду льстит…
На языке чужое время Ч.
В седой пыли старинных библиОтек
Сидит провинциальный идиотик
И Киплинга читает при свече.
Читает не спеша, под белый дым,
Под стук колес, знакомый всем вокзалам.
Укутанный небесным одеялом,
Простертым надо мною и над ним.
02.03
* * *
Птицу
Тамбовский волчонок по имени пес Артемон,
Бесстрашный воитель в трико и с худыми ногами,
Ты входишь в мой дом из клинически книжных времен,
Впотьмах перепутав Верону, Магдалу и Гаммельн.
Мой Гамлет! Офелия, нимфа и фея фаты
Осталась офортом на желтой странице газеты.
Полонский с Лаэртским опять выступая «на ты»,
Готовят к дуэли идей не мечи, а кастеты.
Какое там «быть» — дотянуть до зарплаты и все.
Ну, разве что летом на Кипр или к тетке в Саратов.
На кухне сидеть вечерами, читая Басе,
И спорить о ритмах звучанья кротов и каратов.
…А губы твои — не родник Иппокрены стихов,
Но теплая кожа со вкусом невызревшей сливы…
Послушай, оставь королевство, солдат, пастухов,
Езжай в Ленинград и попробуй остаться счастливым.
Меняй поезда, полустанки, соседей, купе,
Мечтай о прекрасном под шепот вокзальных сурдинок!
Но пепел опал на подол и по серой крупе
Я выведу пальцем «Ушел продолжать поединок».
Мой Гамлет, пока…
09.01
с маленькой буквы
Венди
мне снился сон — моя весна стучится клювом в скорлупу
сырого льда у самых ног прохожих явно не туда
как пахнет квелая капель, как жадно ахает кобель,
имея кость в одном глазу и суку явную в другом
попарно школьники спешат занять места в трамвае – он
уедет в парк-аттракцион, где ничего не задают,
ржавеет чья-то пятьрублей у переходного ларька,
сосутся барышни в углу под неизменный Нотр Дам,
виляя задом ходит я — тугая юбка до колен
а выше — солнце и свистят от обалдения менты,
встают сосульки а потом все хором лязгаются с крыш
и наступает парадиз а также полный декаданс,
«весна весна» орут коты, «весна» колотится в стекло
ополоумевшая моль, доев последнее манто,
хмельное небо с высоты предосудительно кряхтя,
снимает белые штаны и тихо писает на всех,
кто ждет весны с открытым ртом, а я стоит, поджавши
зонт,
сравнимый с пятым колесом кареты принца дореми,
весна течет в носки и вот я просыпаюсь... Хэппиэнд.
02.03
Баллада про транспортное кольцо
Посвящается некоей zsh
…Нависала сталактитом неприятная подмышка
В сером плащике болонья, вся дождливо-удрученна,
Шел трамвай десятый номер, не скажу куда, а следом
Шел троллейбус, где сидела в окруженьи кривоногих
И бестрепетно зачатых, не умытых, но умятых
В образ квазисоциалов, в общем ехала девица.
Говорили, как придется, а молчали – королева
Крыши дома номер восемь и окрестных кондоминов.
Кто еще умел до неба дотянуться левой пяткой,
Языком ловить снежинки невесомые в сочельник,
Плакать долгими ночами так, что в городе напротив
Отрубалось все на свете, кроме серверов и мяса?!
В общем ехала, троллейбус сонным взором осеняя,
(не надейтесь принцам нынче на троллейбусах не катит).
Рядом думали о смерти и стреляли рупь на пиво,
Целовались, протирая позапрошлое сиденье,
Наблюдали, наблудили, напрудили, на пруду ли,
Дули дулам, гули-гули, до Гулага ветры дули,
В теснотесто тили-тили те ли люди разбудили?
Королева, нам ли плакать о придуманном фрегате,
Колотя в клавиатуру одиноковые пальцы?
Никого на этом свете не захватят наши сети,
А оттуда – ты же знаешь – только шорохи и стуки
Да плацкартные билеты на трамвай десятый номер.
Время спать и время сыпать, время сесть и ехать следом,
Освещая остановки, обещая – не вернуться,
Ощущая каждой шкурой, как ты дышишь, как ты дремлешь,
За секунду до проснуться перепробовав губами
Имя, имя, имя… Имя? Я давно его забыла
Под подушкой в старом доме – с Ленинградского вокзала
Ты туда доедешь, если пожелаешь, королева.
…Не забудь прислать с нарочным пару медных на дорогу…
06.03
|
