|
Век уходящий
( разговор с лирическим героем )
1
Я шатаюсь по городу неприкаян,
Как прожженный москвич - как дитя окраин,
как бунтарь и вахлак - как сторонник быта,
настежь куртка - душа, нет, душа закрыта
для земного - все тянет куда-то выше,
где церковный крест прободает крыши
иль коряга-дуб, как стило когда-то,
нижет строчки облак и бесновато,
не чураясь клира, с собою спорит
по соседству с Богом, вдали от моря
то ли Мёртваго, то ли Живаго, то ли
набежавшего снова волною боли....
Я такой же смурый - такой же стойкий,
за полтинник, вроде, женат на гойке,
худощавой девочке, данной свыше
на изломе жизни; в курносо-рыжем
воплотившись сыне, плывём мы рядом,
когда сверстник мой отходил по бабам,
когда племя древнее разбегалось
по богатым землям, бия на жалость,
где набили барды струну и руку,
чтобы водку пить и разлуку-суку
все доить в пейзаже берез, болотцев,
где в иную эру вгрызался Бродский -
в венецийский камень... Вдали от Моря
изнывал я - бился в напрасном споре,
выпадая - снова притянут к хору,
находил ступень я - терял опору.
2
- Да кто ты? - Твой лирический герой,
твое второе “я’’, неясно что ли?
-Так, значит, мой грядущий геморрой...
- И это тоже, если ты о боли
телесной, только, кажется, сложней
соитье наше.
- Что, что, что?
- Соитье!
- Ты зеркало? стукач?
- Вы посмотрите -
ругается!
- Хотя бы не еврей?
- Ну, хватит ерничать, давай поговорим,
раз в кои веки съехались.
- Сбежали.-с...
чего тебе еще - похожий грим,
да место на грядущем пьедестале
седалищу, да краешек холста
в мемориале выбитой квартиры.
- А коли вместе треплемся по миру,
сиамский мой близнец?
- А на черта?
- Так выпало нам - “я’’ в твоей строке
и есть, кого ты гонишь мелким матом.
- Мой хвост лирический?
- Ты с ним накоротке
побыл бы чуть.
- Как с сыном или братом?
- Нет, много ближе, как с самим собой -
я все твое: башка и руки, ноги,
- Мой вход и выход... Тряпка на пороге...
тогда садись, ешь, пей, двойник-герой.
- Послушай, брат, ведь ты устал.
- Устал.
- Тебе писать не хочется.
- Как будто.
- Тогда чего же...
- Тянет на вокал -
в слов и мелодий бег сиюминутный.
- Ты все играешь этим, ведь пора
по крайней мере перейти на прозу.
- Послушай-ка, что взъелся ты, и что за
тон, и кто к кому прилез с утра?
- Но это бесконечный спор меж двух
повязанных в реальности и слове -
кто первый...
- Безусловно, Божий Дух!
- Без нервов трепетных и теплой,
липкой крови?..
- Я был как будто в возрасте Христа,
когда отец пошел на путь последний,
и одиночества, привянувшего в те дни,
не опьяняла жизни долгота
с ним рядом. Появился ты тогда,
мне думалось, вдвоем нам будет проще
тянуть судьбу - как птенчик из гнезда
ты выпорхнул...
- Ну, память и полощет -
поранее!
- Там, где футбол страстей?
фантазии телес?
- Ах, как мы мелки!
- Меня-тебя там не было - поделки...
- А детство вдоль войны?
- Да не сытей
всей остальной казарменной тоски -
всей остальной расхристанной юдоли,
как одеяло крыли лоскутки
прапамяти...
- Скользили дале, доле
глаза.
- Твои?
- Возможно, и мои.
- При чем здесь ты, когда бы знать заране...
- Поэзия скользит от подсознанья:
далеких предков редкие бои
и вековая лень - всему глава,
- Нет, колкий рысий взгляд лежит в основе
всех плаваний - нас тянет в острова
стихов, стихий, отчаяний, любовей
любых сопротивлений и эпох!
- В которых мы рождаемся? рождаем?
- Нет, ваша ипостась совсем иная.
- Когда бы знать, где кроется подвох
первичности, начала всех начал..
- Идем от языка, от пейзажа
с рождения почти, потом обвал
истории, находки и пропажи.
- Приехали! ты хочешь мне сказать,
что следует считать нас до исхода?
- Мы дети рода и изгои рода,
раз общие у нас отец и мать.
- А не могу я, скажем, отойти
чуть-чуть в сторонку?
- Формы глаз и носа
не нравятся?
- Когда б до 30,
тогда еще... не бегай от вопроса.
- Дистанция всегда, конечно, есть,
мы близкие, но с маленькой поправкой:
ты тот же “”я’’, да только без удавки
всей мелкоты своей, окружной...
- Честь
великая, я искренне польщен
таким признаньем наконец-то пылким.
- Но в суете немалый есть резон.
- Когда рифмуешь с клизмой, как с бутылкой,
экзистенциализм?- В том и отрыв
надуманной реальности от сути:
ты есть - и нет тебя, в какой посуде
ты ешь, как спишь, скупы или щедры
твои посулы - не для образца
другим через себя - кокетство наше,
когда в строке бывает для словца
загнешь такое... ну, а ты окрашен
в тона иные, вынужденный быт
тебе неведом, избранней-суровей
ты можешь быть бездушен и духовен,
труслив и храбр.
- Завидуешь?
- Саднит...
3
Я, наверно, не выучусь по-иному:
подвожу итоги - и снова в омут
потаенных мыслей, тоски и жути
от страны, что топчется на распутье,
от родных, что сгинули в мире дальнем,
от осенней сутолоки прощальной
птиц и листьев, сходивших дождливым краем
деревеньки, где длилась моя игра и
не игра, где скупою землей повенчан
потом общим, тщетой и любовью женщин -
двух берез под окном - обделен я не был,
где пейзажей только поменьше мне бы -
что пейзажи? - пиши, коль бежишь иного,
в них, бескрайних, всегда утопает слово -
здесь душа, не нашедшая тверди, тонет
и рождается вновь, словно «вор в законе»,
избежавший пытки - себя пытавший,
где застынет жизнь - и покатит дальше
по привычному - по чужому кругу,
как бурлак тяну где друзей, подругу
по дуге, мне данной в стволе ли, в почке
тем, кто рядом вдруг топором по точке,
где земной любови последний день я
обрету - что это: уход? вхожденье?..
И саднит, что и здесь посторонний ты-то,
что тобою вертят, как прежде бытом,
где не в праве сам (мнилось - есть основа!)
дня за створку хоть зацепиться словом...
4
- Ты в драке не герой.
- А ты храбрей?
- Смотря в каком контексте обитаю.
Медлителен, ленив.
- А сам шустрей?
с чего хлопочешь-то?
- Я просто созерцаю.
- Да, созерцать, конечно, легче, чем...
- Учительствовать, менторствовать ради
самовлюбленности?
- Попроверяй тетради,
подокажи, что впрoчем - не впрочeм,
не в ихнем - в их, не говоря о том,
как подойти к глубинной, тайной сути.
- Ты знаешь, что-то верится с трудом,
что ты реализован в этой мути,
что ты самодостаточен,
- Само-
влюблен - мне только что ты резко бросил.
- Ну, не сердись.
- Когда пошло на осень,
не столько мир, как сам Харон хромой,
не знаешь, как итожить: прав - не прав,
наполнен - пуст, избыточен - бездарен...
- Да у тебя, однако, скверный нрав,
уверен, что студент твой благодарен
за эту скачку: радоваться - ныть
когда в одной упряжке... где ж экватор?
- Что благодарность, разве alma mater
чтобы учить? вопрос - чему учить!..
Вот ты всезнающ, ну-ка, подскажи,
как, не разрушив первозданной ткани,
наставить нас не поддаваться лжи
своей ли, общей?
- Утонуть в стакане
попроще. Только твой отличен путь
совсем иным - ты как бы провожатый
в гармонию...
- Отрыв весьма чреватый -
поэт всегда учитель хоть чуть-чуть.
- На чем же?
- Да на собственном горбе.
- Того осла, который носит книги?
- Мне надоело вдалбливать тебе,
что стол и книги - собственная гибель,
ногами думать!
- Профессионал,
наверное, свитийствовал иначе б.
А что до самолюбия?
- Потрачен
на гонки по редакциям запал.
Ведь я по сути только о себе
пишу...
- Нет, обо мне, мой друг, как будто,
- А если отхожу - не по злобе,
все дело в таре, как у netto с brutto.
Ты вроде тары: и не ученик
и не учитель - выжимка настроя.
- Нас тоже не один, не два - а трое.
- Из этих трех ты только что возник
и вновь исчезнешь.
- И приду опять,
лишь позовешь.
- о позову иного:
отец ушел уже, уходит мать -
а мне все так же баловаться словом?
- Но столько расползлось учеников
по городу!
- Чем только их не пичкал...
- Учил, ты провещал.
- Как осень спичкой
чирк! - и парад недышащих стволов.
- Но я не помню, чтобы мне пришлось
в твоих границах властвовать над чем-то.
-Хоть мы бываем вместе - чаще врозь,
по форме ты учитель - я в студентах,
скорее ты пророк - я на скамье,
на краешке чуть слышно примостился.
- Скажи, что я на старости женился,
завел ребенка и погряз в семье!
Нет, это, брат, неравенство, когда
меня отъединил ты от процесса
создания.
- Ведь ты не поэтесса,
зачем тебе регалии труда,
особенно напрасного: полет
бывает редко, больше бой - не битва,
и труд наш не шаманство, не молитва -
бессильный, бессловесный, едкий пот.
Куда тебе?
- Иначе ль я пошит,
а, может, твоя лажа скоротечна?
- Ты нежен слишком - это от души,
и правилен - от разума, конечно.
- Но отвечать нам вместе.
- Перед кем?
- Потомками...
- Вот это не грозит нам -
поэт всегда считался паразитом
толпе и власти вне любых систем.
- Они его ласкали.
- Чтоб кадил
тщеславью их, прикармливая, лая.
- Перед искусством...
- Здесь по мере сил
стараемся, но это боль иная -
до исступленья боль, до хрипоты,
тебе не предоставленная, к счастью.
- Но разве я не ты?
- Лишь малой частью:
ты тот же я, да я совсем не ты.
- Постой - не уследить: то вверх, то вниз
твой живчик скачет - я во что играю?
- Ты - это мой с эпохой компромисс.
- Твой идеал?
- Мой вклад толпе и краю:
я не беру назад ни дат, ни строк,
придуманных и нами, и не нами, -
ты тот, кем я хотел бы... но не смог -
дистанция меж мыслью и руками.
5
Снова кроет осень сухой листвою
те тропинки строк, где мы шли с героем
громко споря, а, может, не молвив звука,
где за первым снегом падет разлука -
что писать мне, в какую податься тему,
где смогли бы ужиться мы с веком, где мы
не терзались комплексом неприятья,
как обычно в России родные братья
идут разным путем, коли время круто,
к одному венцу - к одному редуту,
что стоит октябрьскою порою
там, где кроет осень сухой листвою
нашей жизни сумеречный остаток,
где обидно не столь, что, как лето, краток -
что пронзительно падает в бездорожье
крик, носимый втуне, как облик Божий,
человечий облик, что кем ни будь я -
он теряется сызнова на безлюдье,
безгеройстве там, где устало время
ждать того, кто б «ступил в золотое стремя»,
чтобы нас повести сквозь вражды и бури
к одному кресту, где Живаго Юрий,
вместе с автором, вместе с героем, вместе...
пока служит сердце земле и чести,
где с покоем слиться в конце аллеи...
Что сумел я выразить, что сумею -
мне гадать дано как по трафарету:
мой герой лирический - кто ты? где ты?
6
- Я здесь - тебя со мной как будто нет
и не было.
- А визави с тобою?
- Чудак, что разрушает паритет
себя и отражение - второе
я, кажется?.. выходит, тот первей
естественней, чем хныкалка, что тычет
в свинцовое стекло.
- Что за обычай
валить до кучи - логикой сумей,
не мистикой.
- Отхлынем от старья
былых причинно-следственных теорий,
не ты меня содеял - это я
тебя из пресных будней бросил в море
фантазии, не ты - я отражал
величье мира, меру беспокойства
за будущность.
- И это есть геройство
твое? мое ли?
- Игрища в вокал
еще не истина.
- Где видел ты ее?
- Не вечность.
- Что стращаешь ты итогом?
-Сомнения тупое острие
тебя не разрешит.
- Тебя?
- Дорога
не в саморазгильдяйстве, не в само...
- Разумности провидческих посулов?
- Кого из нас от гордости раздуло,
решит вахтер не нашей проходной.
- Довольно препираться, Бог ли - черт,
увидим... Ты?
- Нагрянет третья эра,
- Я это знаю все наперечет -
что там иного?
- Там должна быть Вера.
- Какая вера? отчего должна?
и почему лет 5 - и все иначе?
- Иные, видно, цели и задачи,
хоть мы все те же - люди и страна.
- И те же гимны избранным святым?
и собственность в обнимку с нищетою?
и хрип бессилья?
- Лучше помолчим.
- Свыкаясь с жизнью?
- С этой или тою?
- Опять ты с костылем!
- Нет, с посошком.
- Когда впишусь в занудную эклогу?
- Тебя не ухватить! то ближе к Богу,
то снова прочь - куда?
- Взгляни кругом!
- Твоим как будто оком и гляжу,
- И что же видишь?
- То же и не то же:
один из нас поближе к куражу...
- Ужели я так стар, что ты моложе?
- Другой - к анализу.
- Не трусь, скажи - к посту.
- Нет, не посмею, это было б слишком.
- Ты в мудреца играешь.
- Ты - в мальчишку.
- Ты выдохся?
- С тобой пока расту.
- Мы снова раздвоились.
- Растрои...
- При чем тут третий - было только двое!
- Да как лохмотья листьев не крои -
с кем споришь ты?
- С лирическим героем.
- Со мной? когда бы я один внушал
тебе скелет сюжета, звук, движенье...
- Так с кем же?
- С отраженьем отраженья.
- Воздвигнутом от печки?
- От зеркал.
- Каких зеркал опять?
- Что вслед пойдут
тобою преломляемому свету.
- Для избранного - несколько минут,
все остальное пето-перепето,
все остальное - как кого несло
по смазанным путям тщеты и духа.
- А как насчет Божественного слуха?
- Пока не подавляет ремесло,
бывает, впрочем, слух знавал и ты,
ведомый мной.
- Не мы с тобой в ведущих.
- Я был, пожалуй, выстраданный тыл -
не театральный фронт, подметки рвущий
в неистовстве.
- Ты тоже отдал дань
скорее крику, чем открытой боли.
- По молодости что нам не раздолье:
гуляй или витийствуй...
- Перестань!
- Второму я стыдней теперь?
- Дуэт
тогда у нас действительно был смурый,
- Да в том -то и загвоздка, что поэт
не мерится одной литературой.
Тебе попроще - радость и беда
чужие, ты страдаешь только внешне.
- Ты снова к Богу?
- Дальше и поспешней
ищу одной религии - труда.
- Не маловато ли?
- Ну, знаешь! вообще
кто ты, что навязался мне на шею?
- Я тот, кто между нами, разобще-
ний меньше, чем единств.
- Что я сумею?
- Что и зима поближе к январю...
- Опять звездой рождественской поманит?
- В тебе мы живы все, когда ты ранен,
в тройном раздрыге.
- Ох, отматерю!
- Единственно, чего еще ты не
пробовал. Пора, однако, к месту.
- Бежишь, бродяга?
- Дело не во мне,
а в стройности мелодии окрестной,
тобою постигаемой.
- Тогда
еще хоть пару встреч.
- С тобой? с героем?
- Да с кем я разглагольствую?
- С собою.
- Куда деваться мне?
- В себя войди.
7
Тишина, словно дом навсегда засвечен,
лишь пригрезилось, будто была мне встреча
близкой троицы, только не той, что свята
( та - дождется ль меня?..), - три родные брата
с общим именем, крышей жилья и книги,
что несут успех один и вериги
недовольства собой, отстраненный рок и
уходящий век, что был дан, что проклят
за кровавость, за бездуховность и за
лагеря ощутивших конкретность измов,
ипостаси три, три любви, три боли,
что махрово по-русски путем окольным,
погружаясь от поздней осени в зиму
по дорогам исхоженным - непроходимым,
до абсурда споря о сути, Боге,
чушь такую несут в этом триалоге,
что пора заткнуться - и затыкаюсь,
чтобы белым утром проснувшись в мае,
напитавшись черемуховым настоем,
с Ве... - На... - Лю..., тремя сестрами,
не простою
тропкой двинуться к данной цели
от креста - ствола новогодней ели
к пограничью меж тем, что сейчас - что было,
к храму новому - к прежним стенам,
могилам,
в эре этой и той, где мечусь я между
поездов отчаянья и надежды
вместе с родиной, вместе с потертой лирой
в тяге общей к свету, к добру и миру.
Вдоль флорентийского ренессанса
( зимние сонеты )
I. Данте
Но этот злой народ неблагородный,
Пришедший древле с Фьезольских
высот
И до сих пор горе и камню сродный,
За все добро врагом тебя сочтет.
Данте
1
Я, круг свой не успев еще замкнуть,
не на три вел пространство - на четыре,
где, может быть, изгнанье - это путь
неведомый к иной небесной шири,
к иной определенности земной,
не замкнутой Флоренцией, Равенной,
Москвой, Парижем - время шло за мной,
как облака, и таяло, как пена,
вне суеты политиков, молвы
жрецов, далеких столь от первослова,
что я отторг их жёстко и сурово
от сердца - позже, раньше - головы,
привыкших к однотонности потемок,
и вышел в мир свободным, как ребенок.
2
А мир не ждал или почти не ждал
еретика, бродягу, возвращенца,
что адская не сдула инфлуэнца
иль просто не скосил девятый вал
седьмого неба райского жарой
и духотой, как летом в Иудее,
соседи, дети обмерли, балдея,
пока ступал я ощупью домой,
утешенный страданьем и трудом
божественным и сотен поколений,
оторванный от дней, как всякий гений -
куда домой? и где теперь мой дом?
покуда ветр небесный, спутник странствий,
перелеплял четвертое пространство.
3
А дома нет, той родины, где б мог
скрип различить от каждой половицы,
изгнанник выморочный, как посмел явиться
свидетелем нехоженых дорог,
где нет пути ни мертвым, ни живым
средь смутного нездешнего пейзажа,
где только тени плачут о пропаже
телесного, исход непостижим:
не выпустят из Ада, из Чисти-
лища сам не торопишься вернуться,
чем Рай заставит все же прикоснуться
к земле бездомой, вянуть и цвести
обязанной, как мы обречены
нести свои стигматы до весны?…
4
Святым - бескрайний мир, земле - земное,
не столь мы слабы, сколь угнетены
стеною отчужденья, вдоль стены
где лишь надежда на возврат покоя,
что после бытия... А бытие
безвыходное, нервное - конечно?
или трястись абсурдно-скоротечной
стезей? Что здесь мое, что не мое,
кого спросить? - молчит могильный прах,
подернув сном провалы и глубины,
не подведут бессмертные терцины
к ответу в обезличенных веках,
отпавших до… вопрос - что будет после:
взалкал ли неба? крепко в землю врос ли?
5
«Комедии» где, жизни где конец? -
в четвертой неразмененной терцине,
где не со-грешник сам, не со-творец,
а просто голос, льющийся поныне,
как струи Арно, Сены и Оки,
оттаявшие в майском кровотоке,
а где мы мелки, где мы глубоки -
судить не нам, на то и одиноки
в любом пространстве: млечном и земном,
в любом плену: безверия и веры,
в прогале между смертью или сном -
во глубине девятой высшей сферы,
сплетутся где находки и потери,
чтоб вжиться в страстный профиль
Алигьери.
II. Джотто
О тщетных сил людских обман
великий,
Сколь малый срок вершина зелена,
Когда на смену век идет не дикий!
Данте
Пора от школьных истин отойти,
где бремя света застит катехизис:
Христу на фреске нет и 30,
Иуда - мальчик кем-то втянут в кризис,
где третье измеренье - глубина
пространства в форме вызванного, вот та
сознанья перспектива, где без дна
окружный льется мир от Данте к Джотто,
где вечный бой и тихая печаль
несовершенства своего и в общем,
где эта сгинет вынужденность, та ль -
сомнительно… скорей всего растопчем,
как обувь тесную, а там уже февраль,
почти весна, с собой где сладить проще.
III. Петрарка
Не будет мне потомство благодарно, -
Напрасно за мазком мазок кладу…
Петрарка
Собою недовольство - высший пик
хребта твоей любви и беспокойства
за стройность мира в звуке - все геройство
художника, что к зрелости постиг:
тщеславье вышло, некуда бежать
от свыше заповеданного края,
что слипшиеся кисти окуная
в палитру, можем только отражать
виденья чувства, духа, бытия
примерным текстом ссохшийся холстины -
живая жизнь не два,- не три-едина,
но как нужда ни сложится твоя,
мы все-таки выходим за края
хоть изредка, как по зиме рябина…
IV. Боккаччо
Aмор - владыка царственный
от века,
Кому с его величьем мощных сил
Всегда послушно сердце человека,
Против кого никто не властен был…
Боккаччо
Ужель средневековьем смех утрачен
не тощий монастырский - а шальной?
переори подрясников, Боккаччо,
фатецией покрой их площадной:
какие формы! аж заколыхалась
плоть бренная (вопят - сосуд греха!
побойтесь бога!) - нам казалось, мало!
(жизнь недолга!) - пускай, да неплоха,
когда даны нам эти губы, руки -
как бирка ль в храме (не хватать мощей!) ?-
нас молодость избавит от докуки,
подкинув явь свиданий без плащей
и прочего… (где стыд?) - поправьте брюки
возвышенной любви и попрощей.
V. Микеланджело
Ухвачено художнической призмой,
Божественнее станет божество!
Микеланджело
1
Вначале были слезы - Пиета,
где первое сомненье вкралось в вере,
что так светла казалось и чиста,
как мел черемухи… вдруг первая потеря,
такая, что нам не пересказать,
казалось бы, привыкшим к мордобою -
качает тело трепетное мать,
утратившая сына - не героя…
труба какая грянет из семи
архангельских, казалось бы, пастушьих?
как словом вещим всуе не греми -
кто слезы этой девочки осушит?
Нас делает со-чувствие людьми,
как мрамор претворяет в тело души.
2
Ну что же сын, теперь один плыви
по нижнему незамкнутому кругу,
где руки дам тебе, где дам подругу
в надежде со-творенья, со-любви
наперекор пророчествам чужим,
чьи чаянья высот давно исчезли,
Я силы дам тебе и дам болезни,
чтоб не замкнулся судьбищем земным
в убожестве, второй ход к небесам
нелегким будет - ты придешь не прежде,
чем, усомнясь, отчаешься в надежде…
да, больше будет литься по усам,
где сына своего оставишь, сам
став богом там… нить трепетную режь где!
3
К исходу жизни ближе пере-суд,
чем недо-суд, где опыт знал заранье,
что отдохнуть от самоистязанья
удастся вряд ли, где века сойдут
за опознанье в несколько минут
скорей не веры сумерек - сознанья,
январский пар дрожит от придыханья -
куда потянет изгнанный маршрут?…
все обнажится вскоре: верх и низ,
где нам смешать дано мольбы и пени,
где левою рукою на колени
бросать судье, другой - в небесный бриз!
но будем (несвободные?) трястись
иль гордо плыть, как вдоль зимы растенья?
4
Ты, как и Данте, тоже делать свод
отважился, не слову вверив - камню
пространство духа выстланного… как мне
словами отработать переход
искусства в то, где ты расстался с ним,
познав его бессмертье и ненужность,
где очертил последнюю окружность
слияния небесного с земным,
где дальше - снова звезды, юность, сад
у Медичи, надежды и потери,
где снова входишь в мир чрез те же двери,
что вытолкнули столько лет назад,
любовь где проще, гуще снегопад
и так же долог путь к земле и вере.
VI. Леонардо
Величайшие реки текут под землею.
Леонардо
1
Кому борьба, где «Ночь» - всему итог
и мраморный снежок на скатах крыши…
Я тоже на земле, но чуть повыше,
откуда ближе виденье дорог,
где вечность отобьет хмельной наскок
воображенья гения, где тише
пространство обнадеженное дышит…
когда б его достигнуть светом мог,
биением пульсирующих крыл,
скользящих поверх сплетен и законов
со-граждан, где упругость мышц и жил
потянет с невысокого балкона…
когда бы только мне достало сил
догнать улыбку трепетную Моны.
2
Не то чтобы божественно нежна,
но жестом не коснись, намеком, вскриком -
загадочна любовь?…скорей она
неоднозначна так и многолика,
взгляни вокруг - везде ее следы:
в склоненных торсах ветл, в приречных
травах,
в разливах иволги, в журчании воды,
как в майских акварелях робкий навык
движения застывшего, но не
утратившего чувственности плоти…
как я притронусь к ней, она - ко мне?
не знаю. Все равно вы не поймете -
любовь внутри тебя, любовь во вне,
как птицы или ангелы в полете.
3
«Один из вас предаст меня», - сказал,
едва миланский храм был им размерен,
где ужин скуден, стол непрочно мал,
и даже время усомнилось в вере,
как будто кто-то свыше торопил
закончить фреску?… жизнь?… к какому
сроку!
шептались правые, неправый ел и пил,
где Он в себя откинулся глубоко
в преддверии отчаянной тоски,
что тихо кралась Гефсиманским садом.
«Ну что ж, на то и есть ученики…» -
уже заметив уходящим взглядом,
как трещинки расчетам вопреки
завладевали красочным фасадом.
4
И вот итог: все тот же цепкий взгляд
на мир зе-мной, лишь брови стали гуще,
плотнее рот поджат в ответ орущей
толпе непосвященных, что назад
всегда обращена - я ль виноват,
что бросил их искусства ль, чисел ради,
где бороды седеющие пряди
упрячут тело бренное в оклад?…
а что же дальше, что взыграет над
раздвоенным немолодостью знаньем -
бессилье действия? непрочность
созерцанья?
к чему с соседом-гением разлад,
когда один над нами снегопад
и вечное в веках непониманье?
VII. Послесловие
1
Ну, а пока сыграем в Рождество
на соусе возвышенных уроков
вдоль праздников и скорби - одного
пути, до Возрожденья нам далеко:
иль слишком выпирает естество
дремучее, иль дух чуть-чуть завышен -
забитые, плывем в снегу по крыши
не зная, мы ль неправы, неправо
исходное?…поближе к суете
космического, ядерного мига
в башке как будто бог, в кармане фига -
чего недосчитались в красоте
распятые на собственном кресте
извечного российского раздрыга?
2
А может быть и то, что мы пойдем
за этим полубредом, полубденьем -
порой грешит минута повтореньем,
где сукровицей стянется разлом,
закожанеет, кистью ли, пером
вернув к тому толчку, тому моменту,
когда из хаоса прорезалось Треченто
на три столетья, тоже где костром
фанатиков, острасткой лагерей
сбивалась высь или могла быть сбита
к отчаянью, к разбитому корыту
увянувших в сугробах январей,
где, как Колумб, взыскуем мы морей
сквозь прозу ненавязчивого быта.
Вдоль флорентийского ренессанса
( зимние сонеты )
I. Данте
Но этот злой народ неблагородный,
Пришедший древле с Фьезольских
высот
И до сих пор горе и камню сродный,
За все добро врагом тебя сочтет.
Данте
1
Я, круг свой не успев еще замкнуть,
не на три вел пространство - на четыре,
где, может быть, изгнанье - это путь
неведомый к иной небесной шири,
к иной определенности земной,
не замкнутой Флоренцией, Равенной,
Москвой, Парижем - время шло за мной,
как облака, и таяло, как пена,
вне суеты политиков, молвы
жрецов, далеких столь от первослова,
что я отторг их жёстко и сурово
от сердца - позже, раньше - головы,
привыкших к однотонности потемок,
и вышел в мир свободным, как ребенок.
2
А мир не ждал или почти не ждал
еретика, бродягу, возвращенца,
что адская не сдула инфлуэнца
иль просто не скосил девятый вал
седьмого неба райского жарой
и духотой, как летом в Иудее,
соседи, дети обмерли, балдея,
пока ступал я ощупью домой,
утешенный страданьем и трудом
божественным и сотен поколений,
оторванный от дней, как всякий гений -
куда домой? и где теперь мой дом?
покуда ветр небесный, спутник странствий,
перелеплял четвертое пространство.
3
А дома нет, той родины, где б мог
скрип различить от каждой половицы,
изгнанник выморочный, как посмел явиться
свидетелем нехоженых дорог,
где нет пути ни мертвым, ни живым
средь смутного нездешнего пейзажа,
где только тени плачут о пропаже
телесного, исход непостижим:
не выпустят из Ада, из Чисти-
лища сам не торопишься вернуться,
чем Рай заставит все же прикоснуться
к земле бездомой, вянуть и цвести
обязанной, как мы обречены
нести свои стигматы до весны?…
4
Святым - бескрайний мир, земле - земное,
не столь мы слабы, сколь угнетены
стеною отчужденья, вдоль стены
где лишь надежда на возврат покоя,
что после бытия... А бытие
безвыходное, нервное - конечно?
или трястись абсурдно-скоротечной
стезей? Что здесь мое, что не мое,
кого спросить? - молчит могильный прах,
подернув сном провалы и глубины,
не подведут бессмертные терцины
к ответу в обезличенных веках,
отпавших до… вопрос - что будет после:
взалкал ли неба? крепко в землю врос ли?
5
«Комедии» где, жизни где конец? -
в четвертой неразмененной терцине,
где не со-грешник сам, не со-творец,
а просто голос, льющийся поныне,
как струи Арно, Сены и Оки,
оттаявшие в майском кровотоке,
а где мы мелки, где мы глубоки -
судить не нам, на то и одиноки
в любом пространстве: млечном и земном,
в любом плену: безверия и веры,
в прогале между смертью или сном -
во глубине девятой высшей сферы,
сплетутся где находки и потери,
чтоб вжиться в страстный профиль
Алигьери.
II. Джотто
О тщетных сил людских обман
великий,
Сколь малый срок вершина зелена,
Когда на смену век идет не дикий!
Данте
Пора от школьных истин отойти,
где бремя света застит катехизис:
Христу на фреске нет и 30,
Иуда - мальчик кем-то втянут в кризис,
где третье измеренье - глубина
пространства в форме вызванного, вот та
сознанья перспектива, где без дна
окружный льется мир от Данте к Джотто,
где вечный бой и тихая печаль
несовершенства своего и в общем,
где эта сгинет вынужденность, та ль -
сомнительно… скорей всего растопчем,
как обувь тесную, а там уже февраль,
почти весна, с собой где сладить проще.
III. Петрарка
Не будет мне потомство благодарно, -
Напрасно за мазком мазок кладу…
Петрарка
Собою недовольство - высший пик
хребта твоей любви и беспокойства
за стройность мира в звуке - все геройство
художника, что к зрелости постиг:
тщеславье вышло, некуда бежать
от свыше заповеданного края,
что слипшиеся кисти окуная
в палитру, можем только отражать
виденья чувства, духа, бытия
примерным текстом ссохшийся холстины -
живая жизнь не два,- не три-едина,
но как нужда ни сложится твоя,
мы все-таки выходим за края
хоть изредка, как по зиме рябина…
IV. Боккаччо
Aмор - владыка царственный
от века,
Кому с его величьем мощных сил
Всегда послушно сердце человека,
Против кого никто не властен был…
Боккаччо
Ужель средневековьем смех утрачен
не тощий монастырский - а шальной?
переори подрясников, Боккаччо,
фатецией покрой их площадной:
какие формы! аж заколыхалась
плоть бренная (вопят - сосуд греха!
побойтесь бога!) - нам казалось, мало!
(жизнь недолга!) - пускай, да неплоха,
когда даны нам эти губы, руки -
как бирка ль в храме (не хватать мощей!) ?-
нас молодость избавит от докуки,
подкинув явь свиданий без плащей
и прочего… (где стыд?) - поправьте брюки
возвышенной любви и попрощей.
V. Микеланджело
Ухвачено художнической призмой,
Божественнее станет божество!
Микеланджело
1
Вначале были слезы - Пиета,
где первое сомненье вкралось в вере,
что так светла казалось и чиста,
как мел черемухи… вдруг первая потеря,
такая, что нам не пересказать,
казалось бы, привыкшим к мордобою -
качает тело трепетное мать,
утратившая сына - не героя…
труба какая грянет из семи
архангельских, казалось бы, пастушьих?
как словом вещим всуе не греми -
кто слезы этой девочки осушит?
Нас делает со-чувствие людьми,
как мрамор претворяет в тело души.
2
Ну что же сын, теперь один плыви
по нижнему незамкнутому кругу,
где руки дам тебе, где дам подругу
в надежде со-творенья, со-любви
наперекор пророчествам чужим,
чьи чаянья высот давно исчезли,
Я силы дам тебе и дам болезни,
чтоб не замкнулся судьбищем земным
в убожестве, второй ход к небесам
нелегким будет - ты придешь не прежде,
чем, усомнясь, отчаешься в надежде…
да, больше будет литься по усам,
где сына своего оставишь, сам
став богом там… нить трепетную режь где!
3
К исходу жизни ближе пере-суд,
чем недо-суд, где опыт знал заранье,
что отдохнуть от самоистязанья
удастся вряд ли, где века сойдут
за опознанье в несколько минут
скорей не веры сумерек - сознанья,
январский пар дрожит от придыханья -
куда потянет изгнанный маршрут?…
все обнажится вскоре: верх и низ,
где нам смешать дано мольбы и пени,
где левою рукою на колени
бросать судье, другой - в небесный бриз!
но будем (несвободные?) трястись
иль гордо плыть, как вдоль зимы растенья?
4
Ты, как и Данте, тоже делать свод
отважился, не слову вверив - камню
пространство духа выстланного… как мне
словами отработать переход
искусства в то, где ты расстался с ним,
познав его бессмертье и ненужность,
где очертил последнюю окружность
слияния небесного с земным,
где дальше - снова звезды, юность, сад
у Медичи, надежды и потери,
где снова входишь в мир чрез те же двери,
что вытолкнули столько лет назад,
любовь где проще, гуще снегопад
и так же долог путь к земле и вере.
VI. Леонардо
Величайшие реки текут под землею.
Леонардо
1
Кому борьба, где «Ночь» - всему итог
и мраморный снежок на скатах крыши…
Я тоже на земле, но чуть повыше,
откуда ближе виденье дорог,
где вечность отобьет хмельной наскок
воображенья гения, где тише
пространство обнадеженное дышит…
когда б его достигнуть светом мог,
биением пульсирующих крыл,
скользящих поверх сплетен и законов
со-граждан, где упругость мышц и жил
потянет с невысокого балкона…
когда бы только мне достало сил
догнать улыбку трепетную Моны.
2
Не то чтобы божественно нежна,
но жестом не коснись, намеком, вскриком -
загадочна любовь?…скорей она
неоднозначна так и многолика,
взгляни вокруг - везде ее следы:
в склоненных торсах ветл, в приречных
травах,
в разливах иволги, в журчании воды,
как в майских акварелях робкий навык
движения застывшего, но не
утратившего чувственности плоти…
как я притронусь к ней, она - ко мне?
не знаю. Все равно вы не поймете -
любовь внутри тебя, любовь во вне,
как птицы или ангелы в полете.
3
«Один из вас предаст меня», - сказал,
едва миланский храм был им размерен,
где ужин скуден, стол непрочно мал,
и даже время усомнилось в вере,
как будто кто-то свыше торопил
закончить фреску?… жизнь?… к какому
сроку!
шептались правые, неправый ел и пил,
где Он в себя откинулся глубоко
в преддверии отчаянной тоски,
что тихо кралась Гефсиманским садом.
«Ну что ж, на то и есть ученики…» -
уже заметив уходящим взглядом,
как трещинки расчетам вопреки
завладевали красочным фасадом.
4
И вот итог: все тот же цепкий взгляд
на мир зе-мной, лишь брови стали гуще,
плотнее рот поджат в ответ орущей
толпе непосвященных, что назад
всегда обращена - я ль виноват,
что бросил их искусства ль, чисел ради,
где бороды седеющие пряди
упрячут тело бренное в оклад?…
а что же дальше, что взыграет над
раздвоенным немолодостью знаньем -
бессилье действия? непрочность
созерцанья?
к чему с соседом-гением разлад,
когда один над нами снегопад
и вечное в веках непониманье?
VII. Послесловие
1
Ну, а пока сыграем в Рождество
на соусе возвышенных уроков
вдоль праздников и скорби - одного
пути, до Возрожденья нам далеко:
иль слишком выпирает естество
дремучее, иль дух чуть-чуть завышен -
забитые, плывем в снегу по крыши
не зная, мы ль неправы, неправо
исходное?…поближе к суете
космического, ядерного мига
в башке как будто бог, в кармане фига -
чего недосчитались в красоте
распятые на собственном кресте
извечного российского раздрыга?
2
А может быть и то, что мы пойдем
за этим полубредом, полубденьем -
порой грешит минута повтореньем,
где сукровицей стянется разлом,
закожанеет, кистью ли, пером
вернув к тому толчку, тому моменту,
когда из хаоса прорезалось Треченто
на три столетья, тоже где костром
фанатиков, острасткой лагерей
сбивалась высь или могла быть сбита
к отчаянью, к разбитому корыту
увянувших в сугробах январей,
где, как Колумб, взыскуем мы морей
сквозь прозу ненавязчивого быта.
|
